В России большинство людей все время проводит в злобных размышлениях, почему они вообще должны работать. Видимо, на все общество распространилась логика зоны, где, как известно, считается, что работать – «западло», а «уважаемые люди» не должны марать себя никакими трудовыми усилиями, а лишь все «разруливать» и «перетирать». Такое отношение русского человека к труду приводит к тому, что при сопоставимых с южно- или восточноевропейцами трудозатратах мы живем хуже и гаже.
--------------------------------------------------------------------------------------------✂----------

Тезис о русской лени сродни тезису о русском пьянстве – оба из разряда национальной мифологии. А рациональная интерпретация мифа или попытка его деконструкции – дело довольно неблагодарное.

В свое время замечательный русский историк Василий Ключевский (1841-1911) сделал интересную попытку объяснения русского отношения к труду с точки зрения социо-культурного анализа. По мнению Ключевского, в смысле трудовой этики любой член российского общества бессознательно воспроизводит паттерны поведения русского крестьянина. А русский крестьянин мог очень интенсивно работать какой-то промежуток времени, а затем бесконечно долго валяться на печи или сидеть на завалинке.

Причиной была специфика российского климата. В отличие от климата средиземноморья, где снимается по два урожая в год, а сельскохозяйственные работы ведутся круглогодично и в размеренном темпе, в средней полосе России сельскохозяйственный сезон фактически ограничен четырьмя месяцами – с конца апреля/начала мая по конец августа. Чтобы не остаться голодным зимой, русский крестьянин был вынужден работать в эти месяцы с гиперинтенсивностью по 14-16 часов в день, а перенапряжение сельхозсезона снимал потом длительным осенне-зимним бездельем. Согласно Ключевскому, русский человек может мощно выступить в авральном режиме, но размеренная и кропотливая работа в европейском стиле, увы, не его стихия.

Тому, что русские при определенных обстоятельствах могут достаточно крепко вкалывать, есть достаточное количество убедительных примеров. В царской России – это строительство в рекордно короткие сроки Транссиба и сети железных дорог в Туркестане. В советское время, даже если списать на экстрим трудовое перенапряжение первых пятилеток и военных/послевоенных лет, то и в лениво-спокойные «застойные» годы можно было найти примеры сверхинтенсивного труда. Взять хотя бы так называемые «шабашки» или студенческие стройотряды (имеются в виду не те стройотряды, где отбывали трудовую повинность, а те, где зарабатывались деньги). За пару месяцев летом на «шабашке» или ориентированном на заработки стройотряде можно было заработать до 1500-2000 советских рублей, то есть годовую зарплату инженера. Но и работали там по 12 часов в день и практически без выходных.

Опять-таки в 1990-е годы, когда офисная культура в России только формировалась, и число желающих попасть в светлый и теплый офис – почти что рай, как тогда казалось, – с промерзлых барахолок, вонючих челночных рейсов и из лубочных матрешечных рядов явно превышало количество имеющихся офисных стульев, то всякого рода офисные ночные бдения с логикой «времени на отчет еще до фига – вся ночь впереди» были явлением фактически повсеместным.

Но для России примеры интенсивного труда, скорее, все же аберрация, чем норма. Что при феодализме, что при капитализме (дореволюционном и нынешнем), что при «развитом социализме» (1970-1980-е годы) в России преобладала рентная экономика, где стимулирование труда осуществлялось за счет распределения и перераспределения сверху «хлебных» должностей, обеспечивающих личную «доляху» в общенациональном рентном пироге. «Доляхи» тогдашнего крупного феодального землевладельца или нынешнего олигарха по размерам, конечно, совершенно несопоставимы с «доляхами» обычного городового/рядового сотрудника ДПС. Но принцип формирования личных доходов совершенно одинаков – нужно уметь обо всем «правильно договариваться с правильными людьми», чтобы те поставили тебя на хорошую должность. Какой бы скромной она ни была, главное, чтобы тебе с нее что-нибудь капало.

При такой системе, естественно, интенсивное вкалывание совершенно не поощрялось. Более того, оно могло привести к конфликту оценки эффективности сотрудника. Меритократический принцип оценки мог войти в конфликт с «султанским».

Великий немецкий социолог Макс Вебер (1864-1920) выделил несколько способов оценки людей при продвижении их по карьерной лестнице. Среди них фигурировали такие, как меритократический и султанский. Меритократический способ – это система оценки людей по их реальным достижениям при рациональном замере того, чтобы мы сейчас назвали KPI (key performance indicators – основные показатели эффективности). Султанский же способ подразумевал, что сам царь-батюшка (или султан-батюшка, или «особа, приближенная к императору», или становой пристав в полицейском участке, и т.п.) в силу своей монаршей/начальственной милости уж как-нибудь решит, кто на что наработал, и кого карать, а кого миловать.

В России на всех этапах ее истории доминировал султанский принцип, а меритократический занимал подчиненное положение. Но совсем отказаться от меритократического принципа и тогда, и сейчас было невозможно. Во все времена требовались «спецы» – грамотные военачальники, мастеровые, инженеры, менеджеры и так далее. Помимо тех, кто припеваючи жил на рентные доходы, должны были быть и такие, кто «лямку тянул» и, при этом, хоть как-то был оценен в своих бурлацких усилиях по сдвиганию с мертвой точки кривой и кособокой баржи российской государственности.

Короткое резюме вышеизложенных пассажей таково: «Да, мы не трудоголики. Но если надо, то можем. Но, как правило, не надо. Ибо чаще всего контрпродуктивно».

Ради констатации такой банальной истины, что русские не трудоголики, наверное, не имело бы смысла тратить время и писать статью. Гораздо интереснее покопаться в причинах, почему в других странах, население которых тоже явно в трудоголики не запишешь, в целом, дела обстоят лучше, чем в России.

Не нужно вкалывать, нужно просто размеренно трудиться

В начале 1990-х на хлеб насущный все зарабатывали кто чем мог. Один знакомый автора попал на стройку в Чехию в качестве простого строительного рабочего. Работа на стройке в те времена кормила лучше, чем университетский диплом по гуманитарной специальности.

Этот гуманитарий физического труда исходил из логики, что здесь капитализм, а он – простой гастарбайтер на птичьих правах. Соответственно, чтобы не уволили, нужно пахать так, чтобы даже Генри Форд, изобретший конвейер и потогонную систему, снял шляпу, увидев невиданную доселе производительность труда.

Соответствующие навыки у него были, поскольку в советское время наш герой прошел суровую школу студенческих стройотрядов, где возведение ангара или коровника за две-три недели не считалось чем-то особо героическим (вопрос, конечно, сколько потом этот коровник мог простоять). Короче, в первую пару дней пребывания на стройке новичок задал такой темп, что чешская строительная бригада, в составе которой он работал, начала озадачено чесать пивные животы.

К концу второго дня к нашему стахановцу подошел бригадир и несколько смущенно объяснил, что много и быстро работать – это, в принципе, хорошо, а вот медленно, но размеренно – это еще лучше. И процесс идет, и какой-никакой результат становится виден со временем, и в налитом пивом организме кислотно-щелочной баланс от перенапряжения не нарушается.

Если кто-нибудь когда-нибудь наблюдал, как чехи работают, то, наверное, отмечал, что это очень напоминает движения сомнамбул или замедленную киносъемку. На стройках обычно начинают работать часов в восемь утра и, напоминая хорошенько анестезированных муравьев, выполняют какие-то неспешные, но добросовестные манипуляции часов до двенадцати. Затем час-полтора обедают и пьют пиво. Потом еще немного работают, и, как правило, к трем часам дня жизнь на чешской стройке затихает.

То что, что отличает описанную картину от нашей ситуации – это то, что чешские «сомнамбулы» практически не прерываются на часовые перекуры, личные свары и тупое сидение на «кортах» в процесс ожидания, что бригадир/прораб что-то с кем-то, наконец, «перетрет», и работу можно будет продолжить. В чешской ситуации, действительно, можно наблюдать медленное, но верное продвижение к намеченной цели при достаточно приличном качестве работы. У нас же во все времена действовала триединая формула: простой – аврал – «третий сорт не брак».

Не только чехи, но и население стран Южной Европы, которые в связи с их выдающимися нынешними «успехами» в области экономики эксперты записали в группу с говорящим названием PIGS (Portugal, Italy, Greece, Spain – Португалия, Италия, Греция, Испания), совершенно не склонны себя перетруждать. Там царит бесконечная фиеста, переходящая в столь же бесконечную сиесту. Причем сиесту там свято соблюдают, в том числе, и зимой, когда, мягко скажем, жара не слишком изнуряет.

Что интересно, даже при минимальной интенсивности труда в странах Южной Европы, когда реально работают не более 4-5 часов в день и в очень щадящем темпе, конечный результат все равно получается лучше, чем в России. За эти несколько часов неспешного труда среднестатистический житель Южной Европы, следуя заветам героев «Маленького принца», приводит в порядок свою маленькую планету – дворик, садик, кафе, тротуар перед кафе и т.д. И труд – не в тягость, и результат – в радость.

В России же большинство людей все время проводит в злобных размышлениях, почему они вообще должны работать. Видимо, на все общество распространилась логика зоны, где, как известно, считается, что работать – «западло», а «уважаемые люди» не должны марать себя никакими трудовыми усилиями, а лишь все «разруливать» и «перетирать» (привет основным распределительным принципам рентной экономики в приложении к реалиям российской пенитенциарной системы).

Отношение в России к труду как к признаку попадания в низшую касту – «он лох, вот он и вье…вает» – приводит к тому, что при сопоставимых с южно- или восточноевропейцами трудозатратах мы живем хуже и гаже. Комплекс «маленького человека» в России, то есть человека, которому все же вменяется что-то делать, приводит к тому, что если он может, то он не только вообще ничего не делает (а такая возможность в нашей системе, увы, предоставляется ему очень часто), но еще и норовит психологически компенсироваться за свой удел шудры. Если он работник кафе/ресторана, то тайком плюнуть в суп. Если он врач – нахамить тяжело больному человеку, ждущему от него помощи. Если он «менеджер», то демонстративно «тупить» при общении с клиентом, если есть уверенность, что его в данный момент не контролируют.

Французский парадокс: высокотехнологичные бездельники

Франция – страна парадоксов. Один французский парадокс – это большая продолжительность жизни при одном из самых высоких в мире показателей потребления алкоголя на душу населения. Возможное объяснение – уникальные свойства сухого вина, – именно его, в основном, и пьют во Франции – которое, как считается, убивает столько же верно, но значительно медленнее пива или водки.

Другой французский парадокс – это то, что Франция не выпадает из числа высокотехнологичных держав, несмотря на более чем расслабленный трудовой график.

Одна сторона медали: во Франции действует 35-часовая трудовая неделя. Лишь в этом году французское правительство приняло решение об увеличении пенсионного возраста с 60 до 62 лет (это при том, что продолжительность жизни во Франции – одна из самых высоких в Западной Европе, а средний возраст ухода на пенсию в Европе – 65 лет). Предсказуемо, что вслед за решением последовали многомиллионные акции протеста. Во французском календаре также множество национальных праздников. Если, например, праздник выпадает на четверг, то отдыхают с четверга по воскресенье включительно. Это называется «мост» (напомним, что в России при таком раскладе выходной день переносится на пятницу, а воскресенье делают рабочим днем). Кроме того, французские профсоюзы без конца объявляют забастовки по самому ничтожному поводу. Очень часто в результате этих забастовок, в особенности забастовок транспортников, надолго парализуется жизнь всей страны. В общем, не все у французов уходит на труд. Явно что-то и для жизни оставляют.

Другая сторона медали: Франция – один из мировых лидеров в ядерной энергетике. У Франции есть своя достаточно интенсивная космическая программа, и имеется собственный космодром Куру во Французской Гвиане. Вся Франция пронизана линиями высокоскоростных поездов TGV, которые успешно конкурируют с гражданской авиацией в деле региональных перевозок. Кстати, с авиацией, как гражданской, так и военной, у французов тоже все в порядке. Гражданской авиацией они занимаются в рамках международного концерна Airbus, а по военной у Франции есть опять-таки собственная программа. Последняя разработка, истребитель Rafale, относится к достаточно продвинутой категории «поколение 4++». Кроме того, французы строят два новых авианосца, и, хотя в связи с кризисом строительство было заморожено, к 2020 году они их, скорее всего, все-таки спустят на воду (Россия пока лишь предается маниловщине в этом направлении). В деле военного строительства Франция также успешно развивает свой подводный ядерный флот. Так Франция успешно испытала и поставила на вооружение твердотопливную межконтинентальную ракету морского базирования, аналог нашей болезной «Булаве». По совокупности статей получается, что Франция – высокотехнологичная держава первого ранга.

Как же совмещаются французская лень с французскими высокими технологиями? Здесь есть две большие темы. Первая – это так называемое «искусство жизни», l’art de vivre. Французы видят свою жизнь как доведенную до степени искусства совокупность больших и малых удовольствий. Чтобы удовольствие граничило с искусством нужно всем заниматься с некоторой долей перфекционизма (не переходящей, однако, в трудовую истерику). Поэтому французы и делают с этой долей совершенства что пирожные, что межконтинентальные ракеты.

Вторая большая тема – это национальная гордость за свою инженерную школу. Еще со времен Эйфеля и его башни повелось считать, что французская инженерная школа – одна из лучших в мире. Для французов очень важно держать эту марку, и профессия инженера, особенно инженера, специализирующегося на высоких технологиях, продолжает считаться в стране одной из самых престижных. Франция очень серьезно вкладывается как в качество инженерного образования, так и приоритезацию высокотехнологичных проектов с выделением под них соответствующего финансирования. В общем, с темой национальной гордости, несмотря на 35-часовую рабочую неделю, во Франции не шутят. Это не как у нас – когда-то первыми человека в космос запускали, а теперь инженеры, по большей части, по шиномонтажкам сидят или в продавцы-консультанты по продаже бытовой техники переквалифицируются.

«Молодец среди овец»: главное выбрать достойного соперника!

Если кому-либо когда-либо доводилось работать с индийскими компаниями, то они, наверное, согласятся, как это непросто. У индийцев очень своеобразные представления о ведении бизнеса. Такие вещи, как дедлайны и обязательства сторон, их как-то не очень беспокоят. Время в индийском бизнесе является неограниченным ресурсом, а коли так, то для синдрома трудоголизма места в нем, как правило, не находится.

Но вот, что интересно, в Восточной Африке, в Полинезии и на Карибах местные индийские общины являются очень экономически успешными. И причиной их успеха называют…что бы вы думали? Да, трудолюбие, дисциплинированность и ответственность. Вот так. Ни больше, ни меньше.

Понятно, что данные положительные качества индийцев зафиксированы исключительно на фоне их полного отсутствия у коренного населения. В черной Африке, на Карибах и в Полинезии труд настолько не в почете, что даже считающиеся в других местах абсолютными раздолбаями индийцы, здесь проходят по категории выдающихся трудоголиков.

На меланезийских островах Фиджи пару раз доходило до мини гражданской войны между местными и большой иммигрантской индийской общиной, которая там составляет около 40 процентов населения. Местные фиджийцы рьяно обвиняли «понаехавших» индийцев (последние, в основном, были завезены в колониальные времена британской администрацией для проведения строительных и мелиорационных работ, да так потом и осели на Фиджи). Суть обвинений сводилось к тому, что местные – они «высокодуховные» (это бывшие-то каннибалы) и «живущие по принципам социальной справедливости», а, вот, индийцы завезли на острова «дух торгашества, недостойной наживы и надувательства». Вообще все это «часть мирового заговора международной индийской диаспоры». Не правда ли, знакомо, хотя и несколько в ином контексте?

Любопытно, что русские общины в Закавказье и Средней Азии уступали и уступают местным народам по оборотистости и зажиточности. Причем, уступали и в советское время, когда, казалось бы, основной имперской нации все карты были в руки. Опять-таки, несмотря на четыре крупных волны эмиграции из России/Советского Союза, нигде в мире так и не возникли русские диаспоры, обладающие достаточным экономическим весом, культурным влиянием и силой политического лоббирования (Израиль, где так называемые «русские» составляют примерно треть населения, не в счет, поскольку мы говорим именно об этнических русских).

Азиатские «тигры» в клетке или Manda Blind Test

Хрестоматийным примером трудоголизма принято считать представителей бурно растущих экономик стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Причем, они не только сами сутками напролет в офисе сидят, но и от других того же ожидают.

Работая с одной гонконгской компанией, автору доводилось получать требование от партнеров присылать прогресс-репорты к 10 утра по местному времени. Когда коллегам вежливо объяснили, что вообще-то между Гонконгом и Москвой пять часов разницы, и 10 утра в Гонконге – это 5 утра в Москве, то китайские товарищи сначала вошли в положение, а потом все-таки вкрадчиво, но настойчиво спросили: если так, то нельзя ли тогда хотя бы в семь утра по Москве?

Лет десять назад, еще до места нынешней работы, довелось поработать и с одной небольшой южнокорейской фирмой, занимающейся производством пищевых продуктов. У фирмы была такая идея: и в России, и в Южной Корее люди активно едят пельмени. Соответственно, нельзя ли предложить южнокорейские пельмени на российском рынке, чтобы они органично вписались в существующую структуру пищевых предпочтений российского населения?

Корейские пельмени, предложенные к выводу на рынок данной фирмочкой, имели сложносоставное рабочее название, где среди множества слов фигурировало слово Manda. А сам проект назывался Manda Blind Test (слепое тестирование м...ы).

В ходе тестирования продукта участники эксперимента, для которых куннилингус не являлся табу, признались, что по вкусу и по запаху, да, она родимая. Вкус более чем узнаваем. Только вот зачем этот вкус в пельменях?

Для корейцев вопрос «зачем?» аргументом не являлся. Они тотчас создали «рабочую группу» по разрешению проблемы. «Рабочая группа» функционировала следующим образом. Руководитель проекта остановился в Москве в «Шератоне». А менеджерам – четырем корейским девушкам – он предложили ночевать прямо у нас в офисе в клиентской на диванчиках и решать проблему непрекращающимся мозговым штурмом в круглосуточном режиме. Логика у руководителя была такая: девушкам все равно организовали жилье где-то в студенческом общежитии на дальней окраине – так зачем попусту время тратить и по пробкам до центра добираться? Так несколько суток из офиса и не выходили, пытаясь разрешить своим коллективным восточным разумом вопрос позиционирования пищевого продукта с генитальными органолептическими свойствами.

После четырех суток их проживания у нас в офисе в маленькой комнатенке и без душа уже трудно было различить, откуда исходит специфический запах – из клиентской или же от тестируемого продукта. В конечном счете, продукт на рынок так и не был выведен. Хотя, может быть, и зря. Мог бы немножко поспособствовать делу сексуального образования нашего довольно пуританского населения. Пельмени же мужики все равно почти каждый день лопают. Глядишь, и попривыкли бы. А подходить к делу с душой, но без душа, как выяснилось, тоже не самый лучший метод.

Русские как «северные арабы»: в поисках новой национальной идентичности

В России не так давно обсуждались бизнес-проекты создания новых ткацких фабрик в депрессивных райцентрах Тверской и Ивановской областей. Логика инвесторов была такова: множество народу там сидит без работы. Вот они обрадуются возможности получать стабильную зарплату!

Как выяснилось, найти людей, готовых каждый день выходить вовремя на работу, проводить там не менее 8 часов, соблюдать трудовую дисциплину и получать за это 12-15 тысяч рублей в месяц, не так уж и много. И это при том, что средняя зарплата в этих райцентрах – 6-7 тысяч рублей в месяц! А при существующей безработице даже эти крохи далеко не все получают.

За два десятилетия деиндустриализации страны людей, способных и желающих соблюдать заводскую дисциплину, практически не осталось. Гораздо приятнее жить с огорода, время от времени кому-нибудь оказывать небольшие платные услуги (типа, помочь колодец выкопать), что-то менять по бартеру (например, картошку на дешевые башмаки и элементарную одежду). А остальное время – слоняться по деревне/городку, сидеть на завалинке, пить водку класса «сучок» и курить дешевые сигареты (на две последние статьи, в основном, и уходят небольшие имеющиеся монетарные доходы). А тащиться с раннего утра на фабрику, да еще там работать в три смены? Нет, это, пожалуйста, не к нам. Обратитесь к таджикам/узбекам, а еще лучше к китайцам! Ценность свободы в смысле аморфного безделья и спонтанного полудеструктивного поведения у нас в стране значительно выше ценности стабильных умеренных доходов.

На нашем Дальнем Востоке люди потешаются над тем, что китайцы охотно берутся за довольно трудную работу за 200-300 долларов в месяц. Сами они, мол, за такие деньги с дивана не встанут и пальцем о палец не ударят.

Здесь как раз и коренится принципиальная разница в отношении к труду. Для китайца перебраться из деревни, где он получал 50 долларов в месяц, на фабрику в город, где он будет получать 200 долларов, – это большое позитивное событие. Несмотря на большие расходы, связанные с городской жизнью, и полученный при переезде стресс, все равно – это приобретение более высокого статуса и переход на качественно новый уровень потребления.

В России же любая работа, требующая дисциплины и ответственности, – это не удача, а, наоборот, кара господняя. И повышение доходов в несколько раз по сравнению с мизерным стартовым уровнем здесь совсем не аргумент.

А если уж приперло так, что все-таки нужно работать, – в смысле числиться на должности и регулярно получать зарплату – то тогда уж лучше не на фабрику, а в парковщики, охранники или, лучше всего, в милиционеры!

В современной России сформировалось следующее отношение к труду: местные не работают, а являются бенефициарами, пусть и мелкими, ренты, получаемой от природных богатств страны. Работать же должны приезжие – узбеки, таджики, киргизы (а в случае Дальнего Востока – китайцы).Это очень похоже на ситуацию в богатых нефтью и газом арабских государствах Персидского залива. Коренные жители поголовно числятся на госслужбе, где несколько часов в день чешут пятками живот в хорошо кондиционированных офисах. Работают же, в основном, гастарбайтеры из Индии и Пакистана.

Россия бы и рада примерить на себя арабский халат и предаться расслабленному курению кальяна в режиме нон-стоп, но есть два существенных момента, которые отличают нас от арабских обладателей нефтедолларов.

Во-первых, по численности населения Россия в разы превосходит даже самую большую из арабских нефте-/газодобывающих стран – Саудовскую Аравию (140 миллионов человек против 30 миллионов). А о всякой мелочи вроде Кувейта, Катара и Бахрейна и говорить не приходится. Соответственно, индивидуальная «доляха» российского гражданина в рентном пироге будет намного-намного ниже. Плюс еще нужно отметить такой нюанс, что королевские семейства, стоящие во главе этих арабских государств, не обижая, конечно, себя любимых, все же заботятся о социальной справедливости и более равномерном распределении доходов среди различных слоев населения, несколько больше, чем наши «суверенные демократы»...

Во-вторых, во всех арабских нефтяных монархиях есть национальные программы «что мы будем делать, когда нефть и газ закончатся», и они худо-бедно выполняются (хотя, как показывает недавний долговой кризис Дубая, не всегда беспроблемно). У России же такие программы отсутствуют напрочь. Преобладает оптимистичное мышление алкоголика: «Если будет водка, то деньги уж как-нибудь найдутся». Но деньги, особенно «левые», как правило, имеют свойство заканчиваться.

В этом смысле довольно поучительно вспомнить судьбу Западной Римской Империи. Римским гражданам, как известно, работать было тоже сильно «западло». Предполагалось, что со всем справятся «понаехавшие» – рабы, вольноотпущенники, а также племена варваров, которые селились непосредственно на территории Империи и выполняли за деньги разные функции. В том числе и военную – охрану границ Римской Империи от других варваров. В определенный момент деньги у римлян кончились, а вместе с деньгами закончился такой ресурс как воля, храбрость и чувство ответственности – ресурс, который когда-то и сделал Древний Рим великим. Что же касается «понаехавших», то им в такой ситуации не оставалось ничего иного, как «самоопределиться».

Чтобы на развалинах Кремля не начали готовить плов (китайскую лапшу?) и пасти овец, как когда-то начали пасти коз на развалинах римского Форума, лучше вовремя в очередной раз перечитать учебник истории. Но, заметьте, это лишнее усилие, а напрягаться нашему народу-рентоносцу, как мы неоднократно говорили выше, совсем уж не к лицу.

Алексей Верижников